Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Капитан! Пошли кого-нибудь к развилке… — вошедший Гулько удивленно увидел подле Арташова молодую женщину с расширенными от ужаса глазами. Вгляделся, наполняясь недобрым предчувствием.

— Васёв! — простонала та.

Гулько взмок, — он узнал переводчицу из льговской комендатуры. Узнал и понял главное, — она не должна заговорить. Прежде, чем включилось сознание, рука сама потянулась к кобуре.

— Да здесь целая антисоветская банда! — судорожно теребя заевшую пуговицу, заорал он, стремясь заглушить слабый женский голос.

Наконец кобура подалась. Он выхватил пистолет.

— Смерть изменникам Родины!

Арташов загородил собой девушку.

— В сторону, капитан! Не сметь защищать изменницу Родины! — Гулько вскинул руку, — одного ли, двоих, выбора не оставалось.

Удар по запястью выбил пистолет на пол, и, прежде чем Гулько успел нагнуться, его ловко ухватили под локоть и потащили руку на излом, — охранять жизнь командира — это всегда была Сашкина привилегия.

— А ну отпустить старшего офицера, мерзавец! — зарычал Гулько, вырываясь. — Под трибунал пойдешь. Все пойдете! А!..

Дикая боль заставила прерваться. Доведенный до конца болевой прием уткнул особиста лицом в пол.

Сашка, взмокший от собственной дерзости, не отпуская захвата, в ожидании распоряжений посмотрел на помертвелого Арташова.

Озадаченно почесывал квадратный подбородок Петро Будник.

— Как всё это понимать? — не оборачиваясь, потребовал объяснений Арташов.

— Васёв! — не отводя завороженного взгляда от сломанного пополам человека, повторила Маша. — Тот самый полицай из Льгова, который расстреливал заложников.

— Врешь! Врешь всё, падаль! — прохрипел Гулько. — Крутишь, курва фашистская. От ответственности уйти хочешь… Да пусти же!

Арташов шагнул вперед. По его знаку Сашка ослабил захват, позволив Гулько разогнуться, а Будник — подхватил особиста с другой стороны.

— Вы ответите! — прохрипел Гулько. — Все ответите.

— Значит, полицай Васёв? — не отвлекаясь на угрозу, холодно поинтересовался Арташов. — Как же ты в Особый отдел проник?

— Да ты!.. — задохнулся Гулько. — Пацан! Тебя снова-здорово дурят. Ты ж со мной больше года бок о бок!..

— Бок о бок я с ними, — Арташов мотнул головой на своих разведчиков. — А тебя лишь знаю. Или думал, что знаю. Был во Льгове?

— А вот это не вашего ума дело. Отвечать стану только в корпусе.

— Дотуда еще доехать надо, — Арташов криво, опасно улыбнулся. — Сначала объяснишься здесь! Повторяю: был при немцах во Льгове?

— Какой к черту Льгов?!.. Да! Числился в полиции. Но это не то, что ты думаешь. Прикажи всем отойти. Могу только тебе. Это — особое.

— Ничего. Мы здесь все особые. Так что… Заложников расстреливал?

— Я?! — Гулько задохнулся. — Да ты в уме? Чтоб я своих? Ты подстилке этой фашистской, пособнице белогвардейской, поверить готов?! Зарываешься, капитан. Ох, зарываешься! Очнись, пока не поздно! Да, я был во Льгове. Если уж на то пошло, под видом полицая выполнял особое задание в тылу врага. Поедем в корпус, и ты убедишься. Горько убедишься.

На заклинания Арташов отреагировал недобрым прищуром.

— Значит, врет? — уточнил он.

— Полицаем был… По заданию руководства!

— Но наших не расстреливал?

— А ты что, другое мог подумать?.. Не видишь, выкручивается. Торопится оговорить. Это ж первый вражеский прием! Приказываю ее арестовать немедленно. Вместе с прочим отребьем!

— Не сходится, — вслух прикинул Арташов.

— Что н-не?.. — Гулько почуял неладное.

— Всё! О полицае Васёве, который расстреливал заложников, она рассказала за два часа до того, как ты здесь появился.

Арташов с притворным сочувствием оттопырил губу:

— Видишь, как влип!

Холодный пот прошиб Гулько. Сзади послышался ему шорох. Он извернул голову, — в дверях, переодетый к дороге, с выражением брезгливости на лице, застыл Горевой, за которым угадывались фигуры Эссен и Невельской.

Лиц державших его разведчиков Гулько не видел, но по тому, что легкий дотоле захват сменился железной хваткой, стало ясно, — теперь они держат врага. И — не выпустят!

— Да! — наигрывая ярость, зарычал Гулько. — Да, было! Пришлось расстрелять! И это навсегда открытой язвой! Но иначе никак. Потому что проверка. А у меня было задание высшего командования. Особой важности, которое не мог провалить! Любой ценой не мог! Пойми ты это! Ты ж сам разведчик! Разве не приходилось своих, раненых, добивать, если иначе не получалось от немцев с «языком» уйти? В нашей профессии цель оправдывает средства.

— И что же это за цель? — процедил Арташов. — Какое задание?

— А вот это нельзя! — отрубил Гулько. — Это даже у расстрельной стены!..

Арташов заколебался. Слова Полехина о том, что Гулько работал в тылу врага, он запомнил.

Наступившую тишину нарушало лишь громкое, с оскорбленными всхлипами дыхание Гулько.

— Особое, говоришь, задание? — послышался гневный девичий голос. Маша, скрытая дотоле за Арташовым, обошла его и, подрагивая от негодования, подошла вплотную к особисту. — Высокая цель?

Ноздри ее затрепетали.

— А крест как отличившемуся карателю за уничтожение партизан — тоже цель? — прошелестела она.

— Да-а! — в лицо ей выдохнул Гулько. — А ты бы, мерзавка, хотела, чтоб я легенду спалил?!.. Их без меня окружили!

— А девчонки-телефонистки, которых сожительствовать принуждал? — не отступилась Маша. Она безуспешно старалась поймать ускользающий взгляд врага. — Танька Стреглых, что умерла после аборта у повитухи, — это такая твоя легенда? А Верочка Бароничева, которую сдал как полукровку, — тоже по легенде или потому, что отказала тебе? А? Легендарный? Господи! Что ж вы его слушаете?.. Так я сама за всех!

Она вдруг вцепилась ногтями в его лицо. По щекам Гулько побежали резвые ручейки.

Замешкавшиеся Сашка и Будник оттащили заливающегося кровью особиста в сторону. Арташов запоздало ухватил за плечи Машу:

— Маша, успокойся!

— Да отпусти! Чего уж теперь? — обмякшая Маша всхлипнула.

— Так вот оно что! — Гулько, исподлобья наблюдавший за ними, всколыхнулся от догадки. — Вот оно кого искать надо было! Нашлась, значит. И — все, выходит, здесь заодно. Спелся с фашистским отребьем, капитан.

Он опасливо сбился, — на лице капитана заиграла нехорошая ухмылка.

— А ведь я тебя наконец раскусил, — во всеуслышание объявил Арташов. — А то поначалу не мог в толк взять, с чего вдруг за пистолет схватился? Вроде, не припадочный.

— Потому что врага увидел!